Он работал журналистом-внештатником, которого «вот уже в следующем месяце обязательно возьмут в штат» уже второй год, да ещё подбрасывали задания на фоторепортажи пара местных сайтов. Но стоявшая уже которую неделю жара временно лишила его работы. Жара не была аномальной, просто тянулась изо дня в день. Про температуру, климат и погоду даже самые ленивые журналисты написали несколько статей, а местные сайты уже до краёв были наполнены солнечными фотографиями улыбающихся девушек в бикини, детишками, брызгающимися водой, и даже несколькими фото изнывающих от жары котиков. Фотографировать было совершенно нечего.
Жара сделала и без того не очень активный город совершенно ленивым. Люди появлялись на улицах только часам к семи вечера, да и то в основном в центре, там, где ещё работали два фонтана. Здесь, на окраине города, где он снимал квартиру, на улицах даже по вечерам бывало безлюдно. Даже неизменные бабушки у подъезда несли свои дежурства нерегулярно, видимо перешли на телефонную связь.
Он отодвинул штору и вышел на балкон. Сумерки опускались на город. С седьмого этажа, на котором он жил, открывался вид на две пятиэтажки, узкий дворик со ржавой детской горкой и сломанными качелями между ними, несколько кривых улочек частного сектора с в основном покосившимися домиками и огороженной двухметровым забором территории завода. Завод правда был виден не весь, только часть цеха, несколько цистерн, какие-то трубы, уходящие в землю, с большими красными вентилями. Над бетонным забором тянулась основательно проржавевшая колючая проволока. Сам забор был помечен следами местных Бэнкси, которые, если честно, заслуживали хорошей порки за бесполезную трату красок вырвиглазных цветов. Краски эти производились как раз на этом заводе, хотя этим продукция его не ограничивалась.
На улице не происходило ничего. Мужик, живущий в одном из частных домиков, выгуливал своего пса, красивую немецкую овчарку. Пёс держался рядом с хозяином и старался не подавать вида, что ему жарко. На остановке беседовали в ожидании автобуса две пожилых женщины, а во дворе пятиэтажки два самых неугомонных пацана лет 7-8 залезали на все деревья по порядку.
Дмитрий докурил, затушил окурок, зло вдавив его в пепельницу и отточенным движением отщёлкнул его в сторону. Голова гудела. От жары, от выпитого вчера пива, от насевшей в последнее время бытовухи, от того, что незаконченным оставался его проект фотовыставки и ещё пара проектов даже не начинались. Он уже открыл дверь и почти сделал шаг в комнату, когда услышал свист ветра. Он резко оглянулся, потому что сильного ветра не было уже давно, а лёгкий ветерок по утрам мог только слегка пошевелить листья, и уж точно не тянул на свистящий порыв ветра.
Листья деревьев не шевелились, над асфальтом по-прежнему трепетал стеклянный от жара воздух. Пацаны что-то весело кричали про капитана Джека Воробья и бурю прямо по курсу, и их голоса заглушали звук летящего со свистом воздуха.
Пёс вдруг подал голос, сначала залаял, затем стал тянуть хозяина за поводок, дёргаясь и вырываясь. Мужик ошалело смотрел на него, потом начал отдавать матерные команды строгим голосом, но это не помогало. Пёс вырвался, отбежал от хозяина на пару метров, повернулся в сторону завода, который скрывался за парой улиц и завыл.
И тут Дмитрий увидел облако. Едва заметное, какого-то слегка желтоватого цвета, оно растекалось по территории завода. Диман несколько раз моргнул, прищурился, затем расслабил глаза. Облако было, но его границы рассмотреть было трудно. На фоне выкрашенных в серебристый цвет цистерн границу облака было видно, оно клубилось, выделяясь лёгким золотистым цветом. Словно солнечный зайчик в тёмной комнате, только площадью побольше любой комнаты. Но стоило отвести взгляд, например, на стену цеха, как границы облака и так едва видимые и нечёткие, совсем терялись, и приходилось всматриваться чтобы понять не показалось ли. Золотистый туман тем временем перелился через забор и медленно двинулся вниз по улице к остановке.
Он рванул в комнату за фотоаппаратом и телефоном. Когда он вернулся, определить границы тумана уже было сложно. Дима сфотографировал воющего пса и растерянного хозяина. Попытался сфотографировать облако на территории завода, но ничего не вышло – оптика упорно не хотела ничего видеть. А вот женщины на остановке будто уснули, прислонившись спинами к автобусному павильону. Одна из них медленно, словно в замедленном кино начала сползать на землю. Дмитрий сделал кадр, положил аппарат на подоконник, быстро набрал номер.
- Единая диспетчерская Службы Спасения, слушаю Вас.
- Тут двум женщинам на остановке плохо. Остановка "25 дом".
- Пожалуйста опишите симптомы.
- Похоже на отравление каким-то газом с завода.
- Возраст пострадавших.
- Не знаю, лет 65-70.
- С Вами всё в порядке?
- Да, я просто с балкона увидел, как они потеряли сознание.
- Как Вас зовут?
- Аксёнов Дмитрий Николаевич.
- Спасибо, бригада уже выехала.
Он снова окинул взглядом улицу. Облако тумана уже заполнило одну из улиц частного сектора. Пёс уже вбежал во двор своего дома, хозяин, матерясь закрывал калитку. Ребятишки во дворе по-прежнему перебирались с ветки на ветку, громко решая кто из них Тарзан.
Димка свистнул, привлекая к себе их внимание, а потом гаркнул:
-Мелюзга, а ну быстро по домам, а то сейчас жопу надеру!
Пацаны сначала притихли, а потом решили видимо, что сердитый дядька, во-первых, далеко, а во-вторых на дереве их точно не достанет.
Дмитрий снова отложил камеру и взялся за мобильник. Нашёл в списке нужный контакт.
- Алло, добрый вечер, это журналист местной газеты.
- Вы знаете который час? Я имею право отдохнуть?
- Вы уже в курсе утечки на Вашем предприятии?
- Какой утечки? Ты кто такой вообще? Пошёл ... отсюда? Тебе кто этот номер дал, щенок? – дальше пошли короткие гудки.
Он, немного повозив пальцами по экрану набрал другой номер.
- Здорово, Колян!
- ..., Диман, ты нашёл время звонить, я после смены только спать завалиться хотел, даже не умылся ещё. Так что я сегодня пас, даже если ты угощаешь. А от тебя – хрен дождёшься.
- Колян, у вас тут утечка!
- Какая ещё нахрен утечка, ты там уже накидался что ль к вечеру?
- Да не знаю я! Что-то засвистело, потом марево такое из-за вашего забора, а потом тётки на остановке от этого марева по стеночке сползли!
- Не гони. Ты же сам нашего инженера по окружающей среде допрашивал, фотография в твоей газете его была, так что знаешь и про газосигнализаторы, и про регулярные учения по ликвидации, и про его зарплату…
- Ты лучше скажи, что это может быть такое?
- Да хрен его знает, скорее всего показалось тебе спросонья. Бросай, короче, бухать и не мешай спать людям.
Снова короткие гудки.
Неподалёку взвыла сирена подъезжающей скорой. Вскоре из-за поворота выскочила «Газель», сверкая синими огоньками на крыше. Лихо развернувшись поперёк улицы остановилась задними дверями к остановке, из боковой двери выскочили двое в синих халатах – мужчина и женщина. Сделали несколько шагов по направлению к остановке. Женщина склонилась над одной из пострадавших, и сама ткнулась носом в землю. Санитар рванулся к ней, подхватил на руки и сам тут же как-то плавно осел. Водительская дверь у «Газели» открылась, и крепенький мужичок вылез из-за руля. Обошёл машину спереди и тоже осел у переднего колеса, словно пьяный. Дмитрий едва успевал нажимать на затвор фотоаппарата.
Солнце уже коснулась нижним краем горизонта, и в закатных лучах облако стало явно оранжевым. Дмитрий снова набрал 03.
- Единая диспетчерская Службы Спасения, слушаю Вас.
- Остановка "25 дом", отравление
- Мы уже выслали по этому адресу бригаду.
- Я как раз про них хотел сообщить, они тоже потеряли сознание, какая-то утечка на заводе.
- Подождите минуту. - В телефоне запиликал Моцарт.
В этот момент в дальнем конце улицы показался автобус, точно по расписанию. Салон был пуст, что было совсем не удивительно – не час пик, гуляющие из центра города будут возвращаться позже, а жара заставила отложить все не самые важные поездки. Да и остановка была одной из самых крайних, маршрут здесь делал петлю и снова поворачивал в сторону центра.
Автобус двигался неспешно, плавно въехал в облако. Шофёр включил противотуманки и облако осветилось золотом изнутри. Автобус подъехал к остановке и затормозил за несколько метров перед ней. Дмитрий прижал трубку к уху и начал снимать. Сквозь большие окна было прекрасно видно растерянное лицо водителя. Вот растерянность сменилась решимостью, он достал откуда-то из-под сидения монтировку, что-то нажал и передняя дверь открылась. Водила сделал несколько осторожных шагов в сторону двери и резко остановился. Туман клочьями вползал в салон. Он бросил взгляд на раскрашенный забор, видневшийся между домами, выронил из рук своё оружие и одним прыжком оказался за рулём. Автобус рванул с места, настолько быстро, насколько это было возможно для пожилого «Икаруса», и мигнув на прощание красными огоньками фонарей скрылся за поворотом.
- Здравствуйте, - сказала трубка мужским голосом. – Что там у Вас происходит?
- Утечка на заводе, какой-то газ.
- Симптомы? – поинтересовалась трубка.
- Люди падают в обморок, словно тряпичные куклы.
- Нарывы на коже, язвы, резь в глазах?
- С кожей всё в порядке, насколько я могу судить, за глаза тоже никто не хватался.
- Запах чеснока? Или ещё какой-нибудь специфичный?
- Не знаю, я на седьмом этаже.
- А газ значит не поднимается высоко?
- Ага. Облако чуть выше человеческого роста.
- Ещё что-нибудь?
- Да вроде всё…
- Ясно, спасибо.
На лестничной площадке раздались крики
- Да пошла ты, дура!
- Сам вали, козёл!
- ...!
- ...!
Соседка хлопнула дверью.
Дима положил фотоаппарат, телефон бросил в кресло уже в комнате и выскочил на площадку. Парень нервно тыкавший в кнопку вызова лифта зло сплюнул и направился вниз по лестнице.
- Эй, подожди! Да стой же ты!
Дмитрий положил руку на плечо парню. Тот резко развернулся, и коротко, без замаха, ударил его в лицо. В глазах потемнело, рот наполнился кровью. Через минуту он пришёл в себя, помотал головой, разгоняя кровавые круги под глазами, сплюнул. Опираясь рукой о стену попытался подняться, голова слегка кружилась. Он снова помотал головой и осторожно зашагал вниз. Пока он дошёл до первого этажа – пришёл в себя на сколько это возможно. Постоял перед металлической дверью на улицу, глубоко вдохнул и нажал на подсвеченную красным кнопку домофона. Дверь, пиликнув, приоткрылась. Он раскрыл дверь и его взгляд упал на двух пацанов, сидящих на дереве. Дима свистнул, привлекая их внимание.
- Эй, мелюзга! Того, кто просидит на дереве выше всех и дольше всех, будет снимать с дерева настоящий спасатель, на пожарной машине!
У мальчишек будто появились крылья, каждый взлетел на верхушку своего дерева.
Димка оглянулся в поисках ударившего его парня. Голова от резкого поворота закружилась, его качнуло в сторону. Он схватился за ручку двери, и, чтобы успокоить колотившееся сердце, сделал глубокий вдох.
______________________________________________________________________________
Он медленно, прикладывая нечеловеческие усилия, открыл глаза. Веки были свинцовыми, а в голове стучали три десятка кузнецов. Трещины в потолке складывались в знакомый абстрактный и ничего не значащий рисунок. Это было потолок его квартиры.
- Проснулся наконец.
В кресле напротив сидел Колян с бутылкой пива. Под столом валялось ещё пара бутылок из-под водки.
- Блин, что вчера было-то?
- Не помнишь? Ну и хорошо….

Хочется уехать куда-нибудь в глушь, хотя из Ваших столиц наш городок и так кажется глушью.
Поселиться в заброшенной деревеньке из двух-трёх домов, а то и в совсем пустой. Переложить самому печку, собрать своими руками самогонный аппарат из найденных по сараям фляг, велосипеда и двигателя от ЗиЛ. Раз в пару недель выбираться в ближайшее село за мукой, спичками и дрожжами. Печь из муки клёклый серый хлеб и есть его, посыпая каждый кусок крупной солью. По вечерам сидеть, прислонившись спиной к старому клёну, и смотреть, как солнце падает за соседний лес. Время от времени отхлёбывать из двух ёмкостей. Из маленького стаканчика - самогон, из ковша - родниковую ледяную воду. Одинаково морщиться, не зависимо от того, из какой емкости сделан глоток. При этом ещё писать на нелинованной бумаге слова, что приходят в голову. Если будет дождь - лежать в избе, на неструганных полатях, слушать, как вода барабанит по протекающей крыше, капает в хаотически расставленные по дому кружки, вёдра и тазик. Время от времени выглядывать в мутное оконце, просто по привычке, без всякой надежды увидеть там просвет в наползших на небо тучах.
...
Тело найдут через три недели. Продавщица, обеспокоенная нераспроданным товаром и недополученной выручкой, пошлёт соседского пацана разузнать, куда пропал постоянный покупатель. Под кроватью нашли стопку листов, исписанных неровным почерком. Некоторые были исписаны с одной стороны вдоль, а с другой поперёк. Листы оказались рукописями рассказов, историй и даже одного незаконченного романа. Ещё были смешные, похожие на детские, рисунки космических кораблей, животных, рыцарей и принцесс. Чистым остался только один лист...

Ты идёшь по улице, забрызганный осенним чернозёмом, и настроение у тебя тоже грязно-осеннее. Серые тучи, холодный ветер, серые люди утягивают тебя в колодец серых мыслей.

Слова.
Я ненавижу слова.
Несмотря на то, что многие считают, что у меня получается с ними дружить. Да, некоторые считают, что я могу красиво складывать буквы в слова, расставлять слова друг с другом так, что они вдруг рисуют картины, запахи и ощущения. Кого-то это даже цепляет, задевает струны и всё такое.
Но я ненавижу слова. Потому, что никто не знает каких сил всё это стоит.
Потому, что если не напрягаться и не следить за словами, легко превращаешься в косноязычного третьеклассника, впервые попробовавшего "Ягу". И тогда тебя не понимают те, кто тебе нужен, как воздух. И я начинаю задыхаться.
Словно золотоискатель, отбрасываешь в стороны тонны пустой словесной руды, чтобы подобрать нужное и точное слово, словно крупицу золота. И вроде бы всё нормально, и точно отражает твои мысли и чувства. Но когда говоришь - получается настолько высокомерно и пафосно, что мурашки бегут по позвоночнику и самого передёргивает от этой помпезности.
Я ненавижу слова.

Ему 14.

Выхожу в ночь.
Ветер холодный, пронизывающий. Холодный настолько, что кажется, будто он несёт в себе мелкие, неощутимые песчинки льда. В редких разрывах облаков наверное можно увидеть звёзды, а при везении и метеоритный дождь. Но смотреть вверх не хочется. Звёзды - лишнее напоминание о том, что ещё вчера ты мог летать, и парил там, меж звёзд.
Смотрю под ноги, топаю по лужам, по грязи и опавшим листьям. Улицы пусты, людей нет. Только машины, занесённые сюда, на окраину города, холодным ночным ветром. Таксист притормаживает возле меня. Предлагает подвезти туда, куда я направляюсь и даже совершенно бесплатно. Отказываюсь. Я иду без цели, и довезти меня туда невозможно, я уже там. Таксист ободряюще подмигивает, поднимает стекло и уезжает, шелестя шипами зимней резины по асфальту.
Иду дальше, сворачивая в переулки без всякой системы. Темнота вдруг лепит из себя две мужских фигуры в полицейской форме. Спрашивают где живу и куда направлаюсь. Хлопают по карманам, ищут гранату или нож. Киваю в ответ на вопросы, видимо удачно. Пропускают меня дальше, а сами снова становятся темнотой. Не оглядываюсь.
Ярко освещённая улица. Тоннель света внутри ночи. Свет фонарей жёлтый, солнечный, тёплый. Но это иллюзия - свет не греет. А вот ветер стремится стать ещё холодней. Перебегаю улицу, снова возвращаюсь в серые ночные переулки.
Закрываю глаза. Это мой район, я знаю здесь если не всё, то многое. Иду с закрытыми глазами, вдыхаю холодный воздух. Сворачиваю несколько раз, тоже не глядя. На одном из перекрёстков колеблюсь, но всё же поворачиваю направо. Открываю глаза, уже подхожу к подъезду. Домофон при моём приближении начинает неярко светиться. Хоть кто-то рад мне.
Захожу домой, бросаю джинсы в стирку - чистить бесполезно. Скоро рассвет. Завтрашнее утро будет солнечным. Придётся работать, помогать, подсказывать и решать. Не хочется. Ничего не хочется. Не хочется улыбаться, не хочется есть, не хочется пить. Спать тоже не хочется, хотя три часа сну отдать придётся. Нет желания занудничать, придираться к словам. Нет желания писать, подбирать красивые и красочные слова, выстраивать их рядом. Нет картинок.

- Деда, расскажи что нибудь, ну расскажи же!
- А ну цыть, мелюзга, - ворчливо сказал дед, - снова заполночь засидитесь, а меня родители ругать будут, опять, скажут, старый болтал всю ночь, чтоб ему пусто было. И ваших игрушек да сладостей вас лишат, а мне пива не дадут.
Дед хоть и ворчал, но делал это по доброму, ласково.

Я смотрю на Тебя. Смотрю жадно, взахлёб. Ты замечаешь это, лицо твоё озаряется улыбкой, а глаза зажигаются ярче.
- Что? – спрашиваешь ты, улыбаясь.
Я не знаю, что ответить на этот вопрос, поэтому только лишь глупо растягиваю губы в улыбке и продолжаю смотреть. Смотреть, как сияют твои волосы, как в твоих, похожих на две звезды, глазах отражаюсь я. Смотрю и стараюсь это запомнить, высечь этот момент у себя внутри, запомнить всё-всё, каждый волосок, звук, запах.
- Ты так странно смотришь, будто боишься, что я растаю.
А я действительно боюсь, боюсь, что стоит мне отвести взгляд, и Ты растаешь, станешь прозрачной и невидимой, что лёгкое дуновение ветерка развеет тебя, словно утренний туман. А мне не останется ничего, только то, что я успею запомнить сейчас, в эту секунду.
Мне хочется нарисовать твой портрет, не сфотографировать, а именно нарисовать. Стать художником, смешивать краски в палитре, чтобы передать тот свет, который освещает тебя изнутри.
- Я настоящая, самая обычная и никуда не исчезну, - успокаиваешь ты меня. И я верю, чувствую, что это так, но только отчасти. Потому что Ты – необычная. Но я ощущаю, всей кожей, что Ты не исчезнешь.

Пройдут сутки. Я снова тебя увижу. Но всё будет немного по-другому. Я буду держать Тебя за руку, но невозможно удержать в руках свет звёзд. Я буду смотреть в твои глаза, но не буду видеть в них своего отражения, а только лишь темноту. Это всё равно будет завораживающе прекрасно – светящаяся темнота глаз.
Я пожму твою руку, отвернусь, и ты исчезнешь. Растворишься в темноте, оставив мне лишь лёгкий запах крыжовника…

Я не знаю, не могу сказать, что тому причиной. Обычно для этого людям нужно пыхнуть, бахнуть или закинуться, но у меня это произошло вдруг, просто так (ну может быть виновна капелька банального алкоголя). Но мне открылась великая и величашая Истина. И тем обиднее, что она очевида и ни для кого давно уже не секрет.
Нас окружают люди общества потребления. И окружают не в том смысле, что они среди нас, а в том смысле, который в это слово вкладывают военные.
Потребляди эти вокруг, они вылупляются из нормальных, обычных и что самое обидное, хороших людей.
Человек, с которым ты в детстве мечтал о звёздах, рассказывает теперь тебе о том, что новый айфон - говно. Девчонка, которую ты вперые взял за руку в школьном туристическом походе говорит тебе о том, что Турция - это класс, а в России смотреть нечего. Маленькая девочка, живущая по соседству, которую родители спихивали на твоё попечение вдруг вырастает и всерьёз говорит о том, что ни за что не села бы в Приору, а вот в Бэху запросто - это товарищи, извините...
Кто? Кто из этих людей полетит к звёздам? Они хотят лететь на Марс, потому, что надеются найти там нефть!
Кто из этих людей будет совершенствовать человека? Они хотят разрешить клонирвание, потому, что верят, что клон будет за них ходить на работу(не работать даже, а ходить, БЛЯЦ БЛЯЦ, на работу!!!)
Они про философию знают только то, что это у них такой предмет был в универе. Они не могут сказать о чём это, зато точно могут сказать сколько отдали за зачёт и сколько за экзамен.
Кант? Ницше? Авторы прикольных статусов для вконтактике, не?
Только одно позволяет не свихнуться и не шагнуть из окна. Что есть те с кем можно говорить. Говорить обо всём на свете, перескакивая с темы на тему. С муравьёв на ревность, с мещанства на погоду, с недавно прочитанных книг на родителей, с пробок на ветреность, с грусти на радость и обратно. Есть люди с которыми можно поболтать про пятих@#х белок с Венеры и тех способах которыми они пользуются для преодоления Чёрных дыр. Есть люди, которые выслушав твои заботы, легко помашут в воздухе левой лапой и скажут:"Фигня всё, я вот зимнюю перчатку в августе потерял - вот это потеря потерь". И не улыбнуться в такие моменты невозможно. И понимаешь, что да, фигня всё. И радуешься настоящим людям, пусть не большим, не великим, но настоящим. И радость такую нельзя купить.